Кризис старых духовных ценностей требовал какого-то социально-психологического замещения их. Искать замену в пределах греко-римского культурного круга было бесполезно, потому что его мыслители еще долго не могли преодолеть обаяния идей, созданных полисным миром, который формально продолжал существовать еще в течение столетий…
Уже в Iв до н. э. в Малой Азии сложились общины митраистов. В Греции еще ранее, со времен расцвета полиса, со времен полиса, продолжали существовать в период империи общины орфиков.
На Ближнем Востоке дело обстояло по-иному. Здесь уже по крайней мере с VI в. до н. э. возникли эсхатологические тече-ния — мистика абсолютного будущего, ожидания прихода спаси-теля мира для учреждения нового, окончательного в безупречно справедливого порядка на земле. Ожидание спасителя было свой-ственно многим направлениям зороастрийской религии, но особен-но характерно было упование на будущего спасителя «помазанни-ка» для течений, слагавшихся на почве ветхозаветной традиции. В связи с перепятиями эллинистической истории, с многократными переселениями этнических групп — и в том числе иудеев — во все концы эллинисти-ческого мира ветхозаветные идеи получали все более широкое рас-пространение. Иудеи, принадлежащие к «диаспоре» (выселенцы из Палестины), занимались привлечением норообращениых в ор-тодоксальный иудаизм, но, кроме того, в разных местах образовывались, как мы уже видели, типичные, более или менее обособленные группы и тече-ния: терапевты в Египте, ессеи в Иудейской пустыне у Мертвого моря, сторонники Иоанна Крестителя, а затем и многие другие. Для всех них были характерны не только эсхато-логические чаяния вообще, но и ожидание избавления, которое будет принесено в «конечные времена» конкретным липом. Для ортодоксальных иудеев это должен был быть непременно по-томок царя Давида, помазанный Богом в цари. Ожидалось, что он восстановит конкретное государство, но не в его прежнем виде, а в виде идеального, утопически-справед-ливого царства, доступного только праведникам, выполнявшим «Закон» Торы, или Пятикнижия Моисеева. Вера в приход мессии утвердилась по крайней мере еще с VI в. до н. э. Часто считали, что перед пришествием мессии будет новое явление пророка Илии, который якобы не умер, а вознесся живым на небо и может вновь появиться на зем-ле в «конечные времена». Другие религиозно-этические движения сходного происхождения сохраняли веру в будущее пришествие мессии, хотя рассматривали его более в нравственном аспекте. Иудеи считали, что Яхве заключил со своим народом особый «за-вет» (договор, материальным признаком которого было обрезание: оно должно было отличать поклонников Яхве от всякого другого народа).
Новые секты и религиозные движения стали выдвигать идею о Новом завете, т. е. новом договоре между богом и людьми, основанном на более высоких нравственных требованиях единого божества к личности человека. Представление о таких личных отношениях между богом и человеком не могло сложить-ся в хаотическом мифологическом мире греко-римской культу-ры — оно могло сложиться лишь на почве монотеизма, веры в одного бога, лицом и лицу с которым оказывается человек. Монотеизм же реально существовал в I в. до н. э.— I в. н, э. только в учениях, развившихся на библейской почве. Кроме того, именно здесь неизбежно было наиболее резкое столкновение с официаль-ной идеологией Римской империи: монотеизм был абсолютно не-совместим с идеологическим обоснованием империи — культом императора как одного из «божеств».